Вот камазовский трамвай через поле
По метели, по метели,
Будто не было друзей, что ли
Все куда-то улетели.
Мне бы ста шашней дурманы,
Я в бега порываюсь,
Только Бегишево на туманы
Закрывают, закрывают.

А от Невского, помнишь, в квартале
Вот в такие же метели
Достоевского письма читали,
Как ревели мы, как ревели.
Мы б на Невский сейчас улетели,
Эти письма перечитали,
Но провинцию всю на метели
Вдруг чего-то позакрывали.

По прошествии лет так странно:
Были дурики - жить хотели,
Вот присевши на чемоданах
На минутку жизнь просидели.
Эти черные дни в январе
Что-то третьим звоночком звенят,
Високосный год начал отстрел,
Я прошу его: "Чур, не в меня!"

Открывала окна жара,
Тротуар к ботинкам прирос,
Телевизор в окна орал
Голосом, охрипшим до слез.
Я в ночи ловил поезда
До Москвы,
Вам не снился этот бардак:
Станций маленьких узловых.

Припев:

Помнишь: лето бледное,
Будто соткано из нитки серой,
И в Новый год рюмку за Ленона,
Рюмку за Высоцкого, рюмку за Дассена.
Время, умоляю, прекратите Ваше служебное рвение -
Не стреляйте в гениев,
А впрочем, поехали дальше,
Кричите "ура", с гитарой балаганить пойдем по дворам,
В эту ночь, говорят, каждый друг и брат,
Что ж я этому рад.

И снова наша судьба,
Она, как взрывная волна,
Нас бросает по разным городам,
Я здесь, ты там, не пишешь, хам,
Да я и сам сто лет не писал,
Ну, что ж давайте уточним адреса.
Нас носит то по южным, то по вьюжным,
Ищем важных, ищем нужных,
А где же наши простые дружбы,
Которые еще не называли связи,
Ах, сколько на этом свете грязи,
А впрочем давайте не будем об этом.
И жестом хитросплетении из пошлости и фальши
Мои любимые люди, как тени на летнем асфальте,
На лице Земли отпечатались и ушли.

На этих людей я ставил, как на лошадей,
А теперь с этим мы враги, а этот стал другим,
А этому не подать руки - настолько далеки,
Да что там говорить.
А этого жажду уймут дважды, а то и трижды, наплевать,
Ну, что же выждем и будем выживать,
Впишемся без фамилий в истории тома:
Выживающие в мире, выживающем из ума.
И если нас на свете что-то и держит, то это она -
Ночь на сломе декабря,
Когда проверяют растворимость надежд
В терпком чае всяких там передряг.

Помнишь: лето бледное,
Будто соткано из нитки серой...

Ах, Домодедово, Аэрофлота Казанский вокзал!
Выцветшим бредом лягут слова, что бы я не сказал.
Где ж вас носило? Вихрем каким занесло куда?
Где ж вы, Россия? Кто же ваш рейс задержал и когда?

Я не уеду. Дольше, чем НА или дальше, чем ДО.
Я не за это вышел из здешних племен и родов,
Я не за это лишку родни растерял на войне,
Я не уеду. Только на мир посмотреть дайте мне.

Дайте увидеть кризисы жанров, портреты эпох,
И ненавидеть, и полюбить, полюбить, дай ты, Бог!
Меньше печали, славы - ну это уж, как повезет,
Ну, а вначале я попрошу: "Разрешите мне взлет!"

Пленники судеб снова в вокзалах Земли взаперти.
Граждане судьи! Вам виноватых вовек не найти!
Кто ж это сделал? Кто ж меня с вами узлами связал?
Ах, Домодедово! Аэрофлота Казанский вокзал!

Российские гамлеты спят на арбатах, обняв подруг,
Когда есть подруги и не замели менты,
Гитары их в полную глотку горланят, если вдруг
Отечество гайки открутит или винты.
Их носит по общим, по общим вагонам бардак, бардак,
И дома, как в поезде, их от того трясет,
Что к ним в некрасивые русские, русские города
Чернобыльский ветер рентгены свои несет.

У русского Гамлета из вечного "быть - не быть?"
Теперь на устах "кто последний?" и "что дают?"
И русского Гамлета вдруг не на шутку загрыз наш быт,
Искуренной хаты сиротский занял приют.
И думает Гамлет о тех, кто в пейзажи родной страны
Просящую очередь выстроил в полземли,
И каждый июнь ровно двадцать второго он ждет войны,
И в каждой елабуге, в каждой он ждет петли.

Ударится с горя в разврат, да с резиной в стране напряг,
Хлебнуть героизму, да нынче назло врагам
На сварах, авралах и войнах героем не стать никак,
Поскольку доклепан весь БАМ и прикрыт Афган.
Рассвет над Москвою, похмельный синдром, дефицит рубля,
По центру пейзажа затюканный дурачок,
Как будто и в правду дана голова человеку для
"Кто крайний, товарищ?" и "чего там дают? Почем?"

И каждый июнь ровно двадцать второго он ждет войны,
И душу опять из него поездам трясти.
В вагонном ознобе другой он не знает такой страны,
Которая мерзость себе любую простит.
В вагонном ознобе другой я не знаю такой страны,
Которая мерзость себе любую простит.

В арках моста, в оправе кружев
К небу плывет река,
Дачные домики закружат,
Будут мелькать, мелькать...

Теплая осень - редкость, право -
Золото с голубым.
Это пройдет, как сон, как слава,
Как поезда, как дым.

Это пройдет, не повторится,
Память останется,
Чтоб нам о встрече сговорится,
Если растанемся.

В толпах трамвайных и вокзальных,
В эти дожди и муть,
В этих домишках под Казанью,
Где-нибудь, где-нибудь.

Я прибегу по мокрым рельсам
В этот осенний свет,
Я прилечу почтовым рейсом
Если обычных нет.

Будет зима. Завалит снегом
Золото с голубым.
Волга опять сольется с небом,
С небом совсем седым.

Дачные домики закружат,
Будут они пусты,
И на погасших окнах стужа
Будет писать цветы.

Мы на ночном пустом перроне
В мерзлый войдем вагон.
Может, надежда нас догонит,
Может, уйдет, как сон.