Как на изломе октября поют ветра! -
Не заунывно, но подряд и день, и ночь.
Пустое дело - дикий клич, но до утра
Тоски осенней не постичь, не превозмочь.

Сойти б с ума и жадно пить из синевы,
И междометьями сорить, и пить, и жечь
Себя на медленном огне шальной листвы.
Ах, ветер в маятном окне - прямая речь!

Как на изломе октября пуста душа -
Хоть петлю вей, а хоть на дудочке играй.
Пришла пора устроить рай из шалаша:
Ни подлецов, ни вертопрахов - чем не рай!

Забудь тот век, когда душа была горда,
Шутя пришпилен, как булавкой стрекоза,
К больному времени, ознобному, когда
Захлопнуть книгу - будто выколоть глаза...

Залей вином дурным небесные огни,
Спали шалаш и пепел медленно развей,
Закрой глаза и уши, губ не разомкни.
Землей сырой, осенней, дудочку забей...

Зачем, любимая моя,
Мы были изгнаны из рая?
Зачем тайком запретный плод
Принес нам мудрый змей?
Мы не мешали никому,
Мы были счастливы играя
И в легкомысленных богов,
И в суетных людей.

Неужто вправду смертный грех
Любовь безжалостная наша?
Умна, как книга, и терпка,
Как черное вино.
Неужто маятная жизнь
И есть невыпитая чаша
Всего, что пело и влекло,
Но было не дано.

Живя так часто на Земле
И также часто умирая,
Мы вновь встречаемся и я
Понять хочу одно:
Зачем, любимая моя,
Мы были изгнаны из рая?
Терзаю книгу бытия
И морщась пью вино.

Кто не боится петь,
Тот кончится до срока,
Блажен, кто не наказан
Даром видеть свет,
А потому и нет
В Отечестве пророка,
Вернее самого
Отечества-то нет.

И что нам за беда,
Пусть не поется - пьется,
Пусть равнодушна кисть
Божественным мазкам,
Но сердце заболит
И кровью обольется,
А стало быть опять
Даст воздуха мозгам.

Каких пророков вам,
Задумчивое стадо?
Что толку петь богам,
Которые мертвы?
Пускай певцов совсем
Не будет и не надо,
Хватило бы на всех
Желтеющей травы.

Прокиснет молоко,
Зато надежна крыша,
Долг красен платежом,
Где пряник, там и плеть.
Ведь чем красивей голос,
Тем трудней расслышать,
Чем менее лица,
Тем проще разглядеть.

Но сколь не ковыряй
Заманчивую дверку,
За нею ни души,
Ни музыки, ни слов,
Не надорвись, певец!
Раздаривая сердце,
Работа, как известно,
Любит дураков.

И ослеплен в ночи
Возвышенным угаром,
Забыв, что ты рожден
Во искупленье бед,
Не обольщайся - жизнь
Пройдет в потьмах и даром,
Не забывай - придет
Пора платить за свет.

Губ твоих осторожно касаясь,
Сном зову откровенья твои,
Слабым сердцем своим опасаясь
Умереть от любви.

Разум верный доверчивый - страж мой
Не спасет, как его ни зови,
Не рыдай - не грешно, а не страшно
Умереть от любви.

Бейся, кровь, рви сосуды на части,
Не вино - эти губы в крови,
Сколько лет этой жизни за счастье
Умереть от любви.

Что там женщина поет,
Заблудившись в нотных знаках?
Спит безродная собака
На коленях у нее.
Что там между нотных строк,
Каркает дурная птица,
В синем воздухе кружится
Полупризрачный листок.
Ноет сердце, но не там
Совершается безумье
От страстей ничтожных сум
Ухожу ко всем чертям!

Чей там голос за стеной?
Мокрый нудный и надсадный,
Звон неладный заводной,
Только тени-лепестки
Одурманенной весельем
Не гитарою, не зельем
Неизлеченной тоски.
Винных пятен жженных дыр
И заплаканных окурков
Полон для двоих придурков
Просыпающийся мир.

ПЕСЕНКА О СОБАЧКЕ И НЕЛЕГКОЙ ЖЕНСКОЙ ДОЛЕ

Пока в дали тучка была точкой
Несла баба на коромыселах
Ведра воды или незнамо чего.
По над кустом, застывши ласточкой,
Не торопясь собачка писала
И сотни дум ей бороздили чело:
"Быть или не быть", - она кумекала -
"Коль быть, так кем? Дурой набитою?
Не быть, но как познаешь сладость греха?"
За мусоркой собачьей меткою,
Вкусив даров, нашлась обидою,
Что у нее теперь бурчат потроха.

Антракта нет - второе действие:
Туча взросла, потом заплакала,
Баба прошла ведрами бедер маня.
На этот раз шальная бестия,
Сидя орлом, собачка какала,
Бурча под нос: "Понос! Ну, что за мура!"
Вот не везет - одна бессмыслица,
Как дальше жить? Что муж, то валенок,
Дыханья нет - пыхтенье да перегар.
Полным-полно на коромыслецах
Несла баба в ведерках маленьких
Таких же дум, плескавших на тротуар.

А дворник мел сырую улицу
И думал: "Как ветер треплет-то!"
Ворюга, пьян и вовсе не чистотел,
Не Апполон да и не умница,
Он так давно, так страстно трепетно
Ну, хоть бабу, ну, хоть собачку хотел.

Пока в дали тучка была точкой...

В нашей маленькой комнате странный уют:
Теснота и свобода, ни ада, ни рая,
Пыль и свежесть, теперь здесь быть может живут,
Может быть умирают,
Натыкаясь во тьме на немыслимый тлен,
Здесь теряют слова, и движенья, и знаки,
И сползает на пол со ссутуленных стен
Светлой музыки накипь.

Что за гадкое время, мой друг, как суров
Взгляд того, кто беду, чертыхаясь, накликал,
Время тягостных песен и страшных стихов,
Бесполезных до крика.
Время верить пройдохам и что было сил
Предаваться слезам, оболдуйству и тленью,
Есть соленое мыло и пить керосин
Для ума просветленья.

Время, канув в холодную мокрую тишь,
Надавить на курок, опасаясь возврата,
Только ты, мой дружок, так наивно молчишь,
Как оставить тебя там
Средь разбросанных мокрых и рваных одежд
В неуютном уюте без сна, без одежды,
В этой комнате полной безумных надежд,
Черт побрал бы надежды!

В нашей маленькой комнате странный уют...

Так много в жизни я не смог
Того, что грезилось в начале,
И утолить моя печали
Не сможет Бог, не сможет Бог.
Не стало в небе журавля,
Мечты о невозможном и великом,
Молчит холодная земля,
О небесах кричат осенним криком.
Как хорошо на зов химер
Идти без слез и сожаленья,
Ни птиц земных не слышать пенья,
Ни музыки небесных сфер.

Как хорошо сломать засов,
Разрушить мир, который тесен,
Бросать на ветер пепел песен
И мусор бесполезных слов.
И на последнем рубеже,
В который раз остаться без ответа,
Смотреть как в небе и в душе
Неторопливо умирает лето.
Прощай, прекрасная мечта,
От суеты спасаться слишком поздно,
На небе белого листа
Чернила высохли остались только звезды.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ КРАЛИ

Жизнь загублена навечно -
У меня меня украли,
Озверевший от раздумий,
Вот уже пятнадцать дней
Я сижу и сочиняю
Колыбельную для крали,
Для распутной невозможной
Крали маленькой моей.

Но мелодия и слово
Слишком хрупкая основа,
Не вставая из постели,
Символ всех моих обид,
Из под края одеяла
Краля смотрит бестолково,
Я виновен в том, что снова
Краля бедная не спит.

Я уже подозреваю,
Как окончится все скверно:
Продолжается безумье,
День склоняется ко дню,
И напрасным ожиданьем
Я убью ее, наверно,
Но дурацкой колыбельной
Ни за что не сочиню.

Ах, как чудно начиналось -
Краля плакала, плясала,
Краля пела и смеялась,
Чудно пахла и цвела,
Сказкам верила и книгам,
А меня и знать не знала
И души моей не знала
Бездной выжженой дотла.

Ну, скажи к чему на милость
Жизнь, которая случилась,
И бессонница у крали
И палачество мое?
Ну, к чему скажи на милость
Краля жизни обучилась,
Так бездарно поменяла
Забытье на бытие.

Ни строки, ни нотной строчки,
И не спит моя отрада,
Жизнь фарфоровая чашка
Да обкусаны края.
Нет тоске конца и края,
Страшно вымолвить, но надо:
"Не пишу, не сочиняю,
Спи, любимая моя".

Сто долгих лет, сто кратких зим,
Сто светлых солнц, сто темных лун
Поют ветра.
Они с морей приносят соль,
Они песком наносят грим
На камни стен.
И вечных звезд над головой
Холодный свет неразличим,
Но близок нам.
Они сияют так давно,
Мы так давно уже вдвоем,
Моя любовь.

И наших душ неразлучить,
И наших тел не раплести,
И наших губ
Не разучить шептать слова
О том, что если нет любви,
То мы умрем.
И мы исчезнем навсегда,
Не зная, как нам без любви
Существовать.
Во тьме теряя голоса,
И уходя куда-то вглубь
Земной коры.

Простое знанье нам дано:
Есть только музыка в ночи,
А Бога нет.
Мы ищем звуки наугад,
И наша музыка проста,
Как стон любви.
И мы сплетаем голоса
Над головой и наша музыка дитя
Любви,
Которому уже не суждено
Ни вечно жить,
Ни умереть.

Ах, время ненужных открытий,
Ах, время бесславных побед,
Я ехал в разбитом корыте
И верил в счастливый побег,
Покоя и смысла искал я,
И в грусти горячих песков,
И в диких степях Забайкалья,
И в тьме городских кабаков.

Ах, время за каплею капля,
Да в темя лишь ветер в горсти,
И Богу неведомо, как мне
Случилось с ума не сойти.
Забвенья не отыскал я,
Ни грусти горячих песков,
Ни в диких степях Забайкалья,
Ни в тьме городских кабаков.

Закрою глаза и представлю:
Над миром надменны и злы
Стоят дуэлянты, приставив
К вискам обреченным стволы.
Рыдают холеные стервы
Взаправду, насовесть, навзрыд
И знают, кто выстрелит первым,
Тот, видимо, будет убит.

И к черту! Не будет! Не выйдет!
Господь расквитался со мной,
Я слишком устал ненавидеть
Того, кто стоит за спиной.
Кто после поймет и рассудит,
Кто знает, что станет потом,
Двух жизней две правды, две сути
Стреляются в сердце моем.

Ах, время ненужных открытий,
Ах, время бесславных побед...

Ты помнишь давний сон,
Тот дивный томный,
Ты плакала во сне
От чудной немоты.
Тебе приснился Бог
В дали огромной,
И так он был хорош,
Что испугалась ты.

Он нес в руке огонь
И мог тебя зажечь им,
Ты медлила, ждала,
Считала ты до ста.
Он шел и целовал
Красивых женщин
И расцветали их
Хрустальные уста.

И женщины, потупив взор,
Дышали чаще,
В них теплились любовь
И первобытный страх.
И белые упругие
Хмельные чаши
Бутонами сосков
Цвели в его руках.

Он объяснял, смеясь,
Нехитрую науку,
Как в играх попадать
В пленительную сеть.
И жезлом прикасался к ним
И брал за руку,
И тело обучал
Светиться и звенеть.

Пройдя весь этот путь,
Прекрасный мальчик,
Он подошел к тебе,
Он обнажил чело,
Поцеловал тебя
И обнял, только дальше
Проснулась ты, и я
Не помню ничего.

МОЙ БЕРЕГ ВЫСОКИЙ

Из неба ли соткан,
Из мокрых ли строк,
Мой берег высокий,
Ответь мне дружок,
Водицы испейка
Из мутной реки:
Ах, жизнь не копейка ль
За ради строки?
Правых и неправых больше в мире нет,
Право воспоем сломавших нам хребет.

О, бурные соки,
О, юный восторг,
Мой берег высокий -
Мой вечный острог.
Изжалься над пришлым,
Дай слез и хулы,
Неужто не примешь
Надеть кандалы?
Если ж над тобою ангелы поют,
Ты не принимай бродягу в свой приют.

Не выше осоки
Злой дух возлетел,
Мой берег высокий -
Мой низкий удел.
В златые чертоги
Дорога вела,
А ныне убоги
И несть им числа.
Пригубив стакан дешевого вина,
Помяну всуе Великого Творца.

Ах, певец, свистун, проныра,
Не вертись подлец и вор,
Не зови, не славь кумира
Да не лги про звездный сор.
Лучше расскажи, как плакал,
Как вино свое лакал,
Как с бродягами калякал,
Как испытывал накал
Всех страстей обыкновенных,
Дней залитых в решето,
Как трусливо резал вены -
Вдруг да не спасет никто,
Как дрожащими руками
Мастерил себе петлю,
Торговал собою в храме,
Богу лгал: "Тебя люблю!"

Лей серебряную пулю
Слова, сказанного вслух,
Смерть считать не станет долго -
Не успеет и до двух.
Хватит с Богом шуры-муры,
Жизнь с нуля перекрои,
Не такие уж и дуры
Пули звонкие твои,
Спой про тяжкую потерю,
Про хрустальную тюрьму,
Я тебе хоть не поверю,
Но наверняка пойму,
Вдруг почувствую всей кожей
Душу бедную твою,
Пощажу тебя, быть может,
Зеркало не разобью.

Чернокожая женщина на столе
В тесном баре танцует блюз,
Видишь, крошка, на матовом теле ее
Ничего, кроме белых бус.
Ее ноги совсем, как твои длинны,
И в такой же ведут тупик,
Груди тяжкие страсти такой полны,
Что сосок срывается в крик.

Не ревнуй меня, милая, не кори,
Длинной трубкой бокал скребя,
Эта черная леди твоя сестра,
Я люблю ее, как тебя.
Я хочу ее, как тебя хотел,
Только ты то была бела,
И четвертый тяжелый двойной коктейль
Выжигает меня дотла.

Я уж пьян, отведи-ка меня домой
И сестру свою не забудь,
Нас с ней будет спокойно и хорошо,
Много лучше, чем с кем-нибудь.
Ляжем вместе: ты с краю, я у стены,
Пусть она между нами спит,
Вспомним детские игры твои и сны,
И забудем про боль и стыд.

Ты подаришь ей бусы, ведь у тебя
Много разных цветных любых,
А она нам отдаст все свое тепло,
Его хватит на нас двоих.
Думать некогда, лучше уйдем сейчас,
Не сидеть же здесь до утра,
Слишком много сестру твою гладят глаз,
В этом баре не жди добра.

За наивность мечты в небеса да из подвала
Время тешит нас вечной полусонной тщетой,
Тонкий лирик не стал площадным запевалой,
Только крылья сложил на алтарь золотой.

Ни в тайгу не ушел, ни в пески не уехал,
Переплавил себя на стихов дребедень,
Завертелась теперь заводная потеха
То ли день, то ли ночь, то ли ночь, то ли день.

И как просто теперь: ты - не Байрон, не Пушкин,
Остается одно - каждодневно всерьез
На коленях стоять у нещедрой кормушки,
То ли даст, то ли нет - вот вопросов вопрос.

И как поздно порой, как мучительно поздно
Жить по солнечным, не по песочным часам,
Посреди суеты, задыхаясь сквозь слезы,
Как молитву стихи бормотать небесам.