Не пейте сырой воды:
от сырости недолго и простудиться.
Уходя, гасите свет:
те, у кого вы гостили,
давно уже спят.
Не плюйте в колодец:
а вдруг он артезианский.
Будьте взаимно вежливы -
просто так, из принципа.

Старые люди говорят,
что, если вы будете
хорошо себя вести,
то даже самая сырая туча,
закрыв солнце,
все равно не погасит свет.
И, если вы заблудитесь в пустыне
с банкой сухого молока,
вам обязательно попадется колодец
с прохладной кипяченой водой.

Хорошо,
сидя с кружкой ледяного молока
на бархане,
ждать попутных верблюдов
и сознавать,
что вы
не верблюд!

Он приблизился и замер
с изумленными глазами:
он - карась, а, как известно,
не сощуришь рыбий глаз.
По бокам себя захлопал:
нет карманов - дело плохо -
значит, снова без обеда
неимущий рыбий класс.

Но не рубль ему я кину -
кину хлебную мякину,
он на дно ее утянет
и набьет пустой живот.
Я любуюсь: что за морда -
просто клад для натюрморта!
Только вот рисую плохо,
так что пусть себе живет.

Он, хоть пороха не нюхал,
горд своим зеленым брюхом.
Это - след большой тревоги,
миновавшей час назад.
Час назад его ловили,
он отсиживался в иле,
ведь и мелочь на безрыбье
тоже мясо, говорят.

Помолчали мы изрядно
хорошо и не накладно,
на прощание ударив
по рукам, по плавникам.
Он ушел на погруженье,
мне осталось отраженье,
вроде он, но непонятно -
что за уши по бокам.

Полюбили козла -
кому какое дело!
Был бы козел хороший...

- Нельзя меня любить, -
говорит козел, -
голос у меня противный.
- Ну и молчи, пусть душа поет!

- Нельзя меня любить, -
плачет козел, -
запах от меня дурной.
- А мы тебя одеколончиком!

- Нельзя меня любить, -
вопит он отчаянно. -
Бодаюсь я!
- Давай-давай, сейчас это даже модно!

Совсем козел от счастья очумел.
Сбегал куда-то,
молока принес:
- Вот, - говорит, - возьмите,
сам от себя не ожидал!

- Коз-зел ты, -

отвечают ему, -
мы к тебе по-людски,
а ты?

Уходит, уходит Кораблик
в далекий, неведомый путь,
дела оставляя... Но разве
нельзя раз в году отдохнуть?

От берега Дури и Спеси,
от берега Душных Ночей
уйдет он надолго - на месяц,
веселый, свободный, ничей!

В заросшей протоке сквозь сети растений
на прирачно брезжащий свет
пробьется с трудом и, растерян,
спохватился вдруг, что берега нет...

Но что же он медлит, Кораблик?
Рассвет отражает вода.
Уже и отчалить пора бы
Отчалить... А дальше куда?

Разные бывают волны.
Некоторые даже ничего,
соленые, зато прохладные.

И рыбы случаются всякие.
Одни почем зря летают,
другие - как повезет.

Лишь ветер всегда одинаков -
только в ту сторону дует,
куда барашки бегут.

СКАЗКА О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ

Берег, небо, море.
Старик закидывает невод.
Ему нужна золотая рыбка
и больше ничего.

 Берег, небо, море.
Старик вытаскивает невод.
В неводе две маленькие корюшки,
водоросли - и больше ничего.

Берег, небо, море.
Старик опять закидывает невод,
но это пустая трата времени
и больше ничего.

В этом море, так уж тут водится,
золотая рыбка не водится,
золотая рыбка - не дура.

Берег, небо, море.
Старик опять вытаскивает невод...
Откуда она взялась?
Это же чудо!

Это же просто чудо!
Нет, это просто сказка.
И больше ничего?

"У каждого человека должна быть цель жизни", - сказал пионервожатый.

????????????

ДРУГОЙ СЕРЖ СПИТ И ПОЁТ ПЕСЕНКУ САМОМУ СЕБЕ

Все двинет, как прежде,
по старому пошлому кругу, -
лишь галстук поддерни,
да крестик поглубже запрячь!
... Я сплю, сидя в бричке,
и женщина гладит мне руку -
покойно, тем боле,
что лошадь забыли запрячь...

От этой вчерашней
бездарной, бессмысленной драки
я в сон, как в спасенье,
без веры ушел и без сил,
но, праведно светел,
проснусь, чтоб раздаривать фраки -
не все, а, конечно,
лишь те, что донельзя сносил.

Все будет, как было -
дотлеешь и сам не заметишь,
коль так просыпаться
и так засыпать не впервой!
Куда ж друг от друга
нам деться на этой планете?
Вот видишь, колеса
совсем зарастают травой...

Пингвин по образованию,
павлин по призванию,
попугай по принуждению -
не стоит он все же троих.
Боюсь, и одного-то не стоит.
А поди скажи ему это -
облает!

Тишина, и куда глаза ни пяль -
все пески вокруг.
В тишине крест качается, скрипя,
на сухом ветру.
Раз на дню одиноко фыркнет конь,
встретив пешего.
... Кличет Бог: - На кресте, ты кто такой?!
- Я - Иешуа...

Пешеходы в распятого Христа
тычут лапами.
У креста в круглой баночке - треска,
слюнки капают,
как дожди,
палестинские дожди - редко-реденько...
До чего мы, однако же, дошли,
Павлик, Петенька!

Две дорожки скрестились у креста
нелюдимые.
Нас друзья ждать решили перестать
и любимые...
Как тут быть -
без толпы, без жадных глаз, голосов ее?
... У креста верной сучкой улеглась
философия.

- Ах, Пилат, ты скорей меня казни:
вишь, ладонь саднит!
Вознестись - неудобно, черт возьми:
третий год не брит...
В голове чертовщина, хоть кричи,
мысли страшные.
... А толпа пожирает куличи,
яйца крашеные.

Ну, казалось бы…
Ну, казалось бы,
ну разве плохо:
вода - по талонам?

А это, - говорят, - кому как:
кому талонов не хватит,
кому воды.

Ну, казалось бы,
ну чего такого:
любовь - по билетам?

А это, - говорят, - как посмотреть:
билеты, небось,
казначейские!

Ну, казалось бы,
ну лучше не придумаешь:
справедливость - по справедливости!

А это, - говорят, - милое дело:
родились по разнарядке -
в очереди и помрем!

ПЕСЕНКА ВЕЧНОГО ЮНГИ

Под солнцем высохшей мечты,
под флагом покаянья,
скорее с горечью беды,
чем с жалостью вины
плывет, плывет кораблик мой,
прекрасный с расстаянья,
где очертанья не ясны,
команды не слышны.

Кораблик свой я не купил,
он мне достался даром.
Отец силком меня щенком
на палубу швырнул,
затем соленого линька
напутственным ударом
на славный труд благословил -
отправился ко дну.

Кораблик свой я не продам:
все для меня тут свято -
матросов свора, боцман-вор,
протухший наш уют...
У рулевого на руках
повисли рулевята,
и песни бравые поют,
и править не дают.

 Плывет, плывет кораблик мой -
заплата на заплате,
ему немалые года
дались не без следа.
Но, латан опытной рукой,
его надолго хватит.
Идет, идет кораблик мой
неведомо куда.

- Уважаемый господин философ,
справедливы ли слухи о том,
что вы прожили целую жизнь
в своем родном Кенигсберге -
от первого до последнего дня?

- Что все Ваши странствия были -
в булочную и театр,
в кирху и поликлинику -
куда еще ходят философы? -
в районную библиотеку,
на рынок или в ломбард?

- Что, когда возникала потребность
потолковать с коллегами,
Вы слали им письма или
они приезжали к Вам?

- Справедливы ли слухи, что будто
у Вас и нужды-то не было
ногами мерить планету,
ибо вся она умещалась
в просторном Вашем мозгу?

- И дело дошло до того,
что Вы не пошли на кладбище,
а легли у соборной стены,
и надпись на ней в переводе
означает: "Не кантовать!"?

- Уважаемый господин философ,
если правы Ваши биографы,
что Вы совершенно сознательно
провели свои дни в Кенигсберге,
то какого Вам черта понадобилось
после смерти -
в Калининград?

Кой черт от солнца шурить глаз,
не видя ни черта?
Пусть темнота пугает вас -
нас кормит темнота!

Встаем во тьме, идем во тьму -
в нужде, в дерьме, в крови...
Привыкнуть можно ко всему.
Привыкни - и живи!

Сподручней всем держать свой путь
за кем-нибудь одним.
Воскликни "Вижу!" кто-нибудь -
и мы идем за ним.

Пускай нас ждет не рай, не мед, -
неверный торим след,
но проклят будь, кто вдруг поймет,
что первый тоже слеп!

Чем зря глазеть по сторонам,
себя уняв с трудом,
давай пристраивайся к нам -
авось, не пропадем!

Вставай во тьме, иди во тьму -
в нужде, в дерьме, в крови...
Привыкнуть можно ко всему.
Привыкни - и живи!

Надумал вынести сор.
Полы подмел,
ведерко наполнил,
выскочил,
высыпал...

Возвращаюсь, гляжу -
будто не метено
вовсе.

Снова подмел,
пыль повытирал,
паутину пособирал -
прямо-таки вылизал хату.
Все ведра наполнил,
все кадушки,
горшки и кружки,
самовар и чашки,
торбу отцову,
сундук дедов,
шкатулки все
и коробочки.
Еле добро это выволок,
чуток оттащил
да и бросил -
сил нет!

Возвращаюсь, гляжу -
полы черней прежнего.
Приросла грязь:
сто лет не убирали!
Ни одна лопата не сковырнет,
ни один топор не вырубит.
Что делать?

Половицы стал отдирать.
Все выходные провозился,
весь отпуск промучился,
всю молодость угробил.

Вынес,
в кучу свалил,
сжег.

Возвращаюсь, гляжу -
а земли не видно:
мусор сплошной,
будто на свалке
изба поставлена!

Сел и задумался:
что ли, место выбрать
почище?
Что ли, новую избу
построить?
Что ли, сор выносить
почаще?

ВЕСЕННЯЯ ПЕСЕНКА

Ручейком заверченный,
сор идет ко дну.
Я пацан доверчивый,
верю и в весну.
Голубое с розовым
небо надо мной,
пережил морозы я -
дальше мне с весной!

Линия за линией
скачут кто куда,
и в свистульках глиняных
булькает вода.
Уши разбегаются,
и в глазу слеза.
Что-то надвигается.
Я, конечно, за!

Я надраил ветошью
конопатый нос.
Мне твердят, мол, это же
авитаминоз.
Сядь и успокойся,
не сходи с ума:
чуть прогреешь кости -
и опять зима!

Взрослые привыкли,
все им трын-трава.
Сор, конечно, выплывет
метра через два.
Голубое с розовым
небо над страной.
Цедим сок березовый
внеочередной!

Ремонт ювелирных часов,
Ремонт ювелирных изделий,
Прокат часовых поясов
И пятен родимых на теле.

Во вторник, умеривши злость,
В ближайшую комиссионку
Несу я гранату-лимонку,
Чтоб в среду некисло жилось.

????????????

ТРИ КВАРТАЛА НА ВОЛЬСКОЙ

Мне на всех перекрестках суют сирень,
дни веселые прочат.
Мне везенье троллейбусных лотерей
опротивело прочно.
Страшно хочется поторопить часы -
пусть скорей меня встретят
шелк умытой дождем взлетной полосы
и неистовый ветер.

Снова думаю, что заберу с собой,
что не вправе оставить:
полосатый конверт - наугад, любой,
невесомый, как память,
за ночь выпавший снег и волшебный свет
зимней улицы скользкой,
а из всех моих улиц последних лет -
три квартала на Вольской.

Тихо сердце скомандует: "От винта!"
Поцелуемся, что ли...
А недавно мой друг улетал вот так
от навязчивой боли.
Он немного грустил о родной степи
и по-детски, как прежде,
бормотал в самолете свои стихи
о какой-то Надежде...

Есть такая песенка
о превратностях любви.
В ней поется,
что поп любил собаку,
а собака - мясо.
Но она отдала за свою любовь
жизнь,
а он за кусок мяса -
любовь.
Не грусти, собака,
твоя песенка
еще не спета!

Не скажу, какого лиха ради
(цель и в самом деле не ясна),
весь огромный город лихорадит
безалабернейшая весна.

Я со спячки потянусь к котомке.
Про январь, подружка, не свисти!
Эх, чужая ли весна - потемки?
Дай в своей конец с концом свести!

Мы давно в затылках не чесали,
хоть до них-то нам рукой подать.
Новый счет пока идет часами,
но конца как будто не видать...
Но конца, ей-богу, не видать!

Не скажу, какого лиха ради
(цель и в самом деле не ясна),
мой огромный город лихорадит
безалабернейшая весна.

Секретарю-машинистке.
Для меня одного, седого смурного шотена,
Я об этом ни в жизнь никому не скажу,
Отпечатай, пожалуйста, вальс Фредерика Шопена,
Я на нём резолюцию томно свою наложу.

Шелестя кренолином,
Поднялась и кружится загадочна, странна, нежна,
Что за счастье, которое так ни к сему привалило?
Что за радость, которая вряд ли кому-то нужна?

Но с каретки листы облетают однако,
Прятки в два интервала, свиваясь, ложатся на грудь,
Ты меня, не жалея, забей воскрицательным знаком
Или просто резинкою белой забудь.

????????????

Мне быть с тобой еще полчаса,
потом - века суетной возни.
Малыш, возьми мои паруса,
весь мой такелаж возьми.

Мы о шторма расшибали лбы,
наш пот всю палубу пропитал.
Малыш, ты юнгой хорошим был -
теперь ты сам - капитан.

Я злился, верность кляня твою,
другому верность свою влача.
Я скоро что-нибудь натворю -
не бойся, не сгоряча.

Мне быть с тобой еще полчаса,
потом - века суетной возни.
Малыш, возьми мои паруса,
весь мой такелаж возьми!

В час полуночных разговоров,
Что тянутся за три и за,
Когда слипаются глаза,
Когда усталость кажет норов,
И тень от газовой плиты
Вдруг обращается на "ты"
К литровой банке помидоров,
В час полуночных разговоров
С самим собой я не пойму,
Не докажу и не поверю
Зачем ввергать себя в потери
И быть, как прежде одному.

????????????

Тихо на север катится день,
катится Осень.
Капля-вопрос и круги по воде -
вечное: "Очень!"
Тучу в ладони, волнуясь, берет,
комкает Ветер,
нервно гадает на листьях Берез:
"Встретит? - Не встретит?"

Домик, что тенью стоял за спиной,
маленький, серый,
вырван из книжки моей записной,
вырван из сердца.
Руки деревьев нежно сплелись
в медленном танце...
Ты хоть скажи мне, Желтый Лист,
с кем я расстался?

Тянется улица лентой кривой -
просто и странно.
Пятна дождя на сухой мостовой,
запах тумана.
А тротуары потоки людей
мимо проносят...
Тихо на север катится день,
катится Осень...

Не обязательно
бежать на почту за газетами -
можно просто
дождаться почтальона.

Тем более не обязательно
перекрашивать зеленые листья -
можно просто
дождаться осени.

И уж совсем не обязательно
pазглядывать всех встречных девушек -
той, с золотистыми глазами,
все равно не дождаться!

Но непременно нужно
полить цветок на подоконнике -
не ждать же,
когда пойдет дождь.

Срочно необходимо
высушить лужу у крыльца промокашкой -
не ждать же,
когда настанет лето.

И нu в коем случае не забыть
почитать сыну сказку перед сном -
не ждать же,
когда это сделает та,
с золотистыми глазами!

Слепой закат догорел и замер,
и вновь, худобу кляня свою,
зеленый поезд виляет задом,
а я с моста на него плюю.
Ему - на север, а мне - налево,
и чертыхаюсь я каждый день,
что держит дома меня холера,
а может, дело, а может, лень.

Рулит на взлет самолет пузатый,
урча моторами тяжело.
Планида вновь повернулась задом,
не то случайно, не то назло.
А я не гордый, я просто занят,
я спецзаказом к земле прижат,
и слоем пыли на чемодане
мои намерения лежат.

Вода сердито грызет причалы...
Чего-то мало, чего-то жаль -
а я скептически жму плечами,
поскольку надо ведь чем-то жать!
Грызите локти перед разлукой,
ловите чепчики на лету:
я занятой, и с улыбкой глупой
я провожаю свою мечту.

Кому - на север, а мне - налево,
и чертыхаюсь я каждый день,
что держит дома меня холера,
а может, дело, а может, лень...
Чего мне мало, куда мне надо -
в какие северные края?
...Зеленый поезд виляет задом,
плетясь, как дура-судьба моя.

Кончается время запоев
Чаёв до потери ума,
Часы затыкаю за пояс,
Минуты ссыпаю в карман,
Рад каждой минуте-монете,
В кармане нашедшей дыру,
Швыряю горстями на ветер,
Бесясь на попутном ветру.
Разменяными временами
Бренчат они наперебой,
Пока они есть между нами
Мы нищи и сиры с тобой.

????????????

Облетают грачи с пожилых колоколен,
черным прахом по ветру уходят, редея...
Я немного устал и, наверное, болен.
Ты, конечно, не знаешь, что снова в беде я.

Так ведется на свете года и столетья:
будет день и печаль - призрак вечной кровати;
ты придешь и уйдешь, ничего не заметив,
а за тысячи верст вдруг тревога охватит.

Слишком трудно сойти с надоевшего круга:
каждый час, каждый год до минут разлинован.
Может, нам на роду не успеть друг для друга,-
мы иного не ждем и не просим иного.

Облетают грачи с пожилых колоколен,
черным прахом по ветру уходят, редея...
Я чертовски устал и, конечно же, болен,
только ты не узнаешь, что снова в беде я.

Можно пробить талон и ехать хоть на край света - никто не выгонит.

????????????

НЕУВЕРЕННЫЙ МОНОЛОГ

Что день, что вечер,
и опять - что день, что вечер -
твой мираж,
но он не вечен,
заколеблется и он.
Пожалуй, да.
Обнимет
снегопад тебя за плечи,
и уведет подальше от меня
в Страну Былых Времен.

И вот - по тверди
припорошенной и мерзлой
ты уходишь.
Все так просто,
все хорошее во тьму -
пожалуй, да -
отходит.
Остаются сны да монстры.
Блажен Святой Антоний. Я порой
завидую ему!

Блажен, кто верен
миражам и привиденьям,
для кого ночные бденья -
блажь испорченной крови.
Пожалуй, да.
Прощай.
Как говорится, "мимо денег".
Чекань свою монету не спеша.
Не мучайся.
Живи!

А осень давит на грудную клетку,
Прохладно и серо,
Как будто вновь поставил на рулетку,
А выпало "зеро".

И будто ни жены опять, ни дома,
Лишь башмаки в пыли,
Меня душа, предчувствием ведома,
Ведёт на край земли.

И путь любой мне кажется знакомым -
Нет нового пути,
Мы блин-планету сотворили комом,
Чтоб края не найти.

????????????

Это только расставанье.
Как ни жаль, но навсегда.
Вот и все.
Прощай - не мучься и не мучай.
Два весла, и скрип уключин,
и тяжелая вода,
и под банкой - анкерок
на всякий случай.

Можно в ветер окунуться,
можно с чертом на пари,
все несчастья, все напасти накликая.
Одиноко режут воду
золотые фонари.
Фрези Грант - простите, кто она такая?

Может, странно, но, признаться,
я совсем ее не жду
и в ночи ей фонарем махать
не буду.
Просто, каюсь, не расслышал
в лихорадочном бреду,
как зовут
мое обманчивое чудо.

Два весла, и скрип уключин,
и восток светлей чуть-чуть...
Может, вовсе мне искать ее
не надо?
Просто мне в бреду казалось:
суждено когда-нибудь
обнаружить, что Несбывшееся -
рядом!

Это только расставанье.
Как ни жаль, но навсегда.
Вот и все. Прощай - не мучься и не мучай.
Два весла, и скрип уключин,
и тяжелая вода,
и под банкой - анкерок
на всякий случай.

Скажешь:
- Посвяти мне поэму! -
выйду на балкон
и, глядя в закатное небо,
сотворю шедевр.

Скажешь:
- Подари мне звезду! -
тут же, на балконе,
влезу на табуретку,
подкараулю Bозничего
и украду Капеллу.

Скажешь:
- Прыгни с девятого этажа! -
тут же с табуретки
перемахну через перила -
и вниз.

Но ежели крикнешь вослед:
- Сходи в булочную! -
придется тебя огорчить:
пока стихи сочинял -
товар кончился,
пока звезду поджидал -
магазин закрыли,
пока на землю возвращался -
понял, что хлеб преломлю
с другой,
попроще.

Но надо же было однажды к чему-то прийти -
и день наступил, беспощадной усмешкой зубаст.
Теперь-ка попробуй запрячь, задержи, запрети!
Дай бог дотянуться, так он ведь еще и не даст.
И долго за поездом ветру кружить шелуху -
обрывки беспечно растраченных весен и зим.
И черт с ним, что некому вывалить, как на духу,
и, слава те, господи, цел и, кажись, невредим!

Ты думаешь:
ты одна такая?
с такой улыбкой и такими слезами.

Ты думаешь,
другой такой и быть не может?
такой независимой
и такой понимающей?

Ты и вправду думаешь,
что ты единственная
и неповторимая?

Вот уж чего нет, того нет.
это не ты,
это я
так
думаю.

Бог с тобою, беспардонная порода!
Хошь - от дома, хошь - от бога открестись!
...Дом на сваях, а у самого порога
дремлет речка, именуемая Стикс.

Старый возчик, перерезанная глотка,
плюнул бранью в окна заспанным домам -
и на всей реке единственная лодка
отвалила в удушающий туман.

Любопытство - не чета иной занозе.
Сверлят стекла завидущие глаза:
чем живет он, старый хрыч? Кого он возит?
Почему всегда пустым идет назад?

Мне-то все равно. Живу, пока живется.
Жну да сею, не вдаваясь, век какой.
Нитка дней моих все тянется, не рвется,
но зачем-то исчезает за рекой.

Что ж до этого загадочного деда,
что за реку перебрасывает нить, -
у меня к нему совсем другое дело,
но на пальцах ничего не объяснить.

Просто в день, когда в тумане из-за Стикса
вдруг почудилось, что слышу песнь твою, -
будто сам к себе оттуда возвратился,
да таким, что сам себя не узнаю...

Мы не поверим, что умрем!
Да и умрем ли? Быть не может!
Когда нас этот мир изгложет -
в другой калитку отопрем.

И нас не хватится никто -
все будут знать, что так и надо.
Лишь вспыхнет пламень листопада,
испепелит следы... Зато

средь тишины крестов и плит
не будут жадные вороны
глазеть на наши похороны,
зато по нас не заболит

ничья тоскующая грудь...
И не травой позарастаем:
тесней сплетемся - и растаем...
Когда-нибудь... Когда-нибудь...

ПЕСЕНКА ПРО ТРИ ТРЕТИ

Ты рад: чего же проще? -
вот лодка, вот река,
весло, твоя рука, прогон недальний...
Езжай, мой перевозчик,
не жди меня пока:
еще я кой-какой не отдал дани.

Огню, цветку и камню,
дворняге и грачу
на треть себя обязан я, не мене.
Покуда всем богам я
за них не заплачу -
ты, будь любезен, наберись терпенья.

Или замри, робея
пред тьмой грядущих дел:
все, что успел я, - только лишь начало.
И раз уж сам себе я
пока не надоел,
меня ты не дождешся у причала.

Ты сам взойдешь на берег,
ступая тяжело,
а лодка отплывет и не пристанет.
Твое терпенье, верю,
века пережило,
но тут его впервые не достанет!

И пристань эта канет,
поверьям вопреки,
и скрип ее прогнившего настила,
ведь теплое дыханье
совсем другой руки
меня еще к тебе не отпустило.

Ну, а пока, ну, а пока…

????????????

Малыш, ты видишь: вот моя рука,
ладонь, что помнит дротики и луки,
на ней - дорога Дней, ручей Разлуки,
к которому ты брел издалека.

Сдержись. Я из таких ручьев не пью.
К холмам припав горячею щекою,
ты этому недолгому покою
отдай всю неуверенность свою.

Следы часов, штрихи минут - на всем.
Каких мы только троп не накрутили!
Куда ж рисунки этой паутины
мы на застывших лицах унесем?

Но ты не бойся: вот моя рука -
протянута тебе через века!

Шепчутся деревья, пламя небо лижет.
Впереди - далекий путь нелегкою тропой.
Брось свои печали, лучше сядь поближе
и еще раз песню ту пропой.
Может, просто больше не бывать такому,
может, просто мы с тобой немного на войне.
Сверим наши струны, новый мой знакомый,
чтобы быть уверенней вдвойне!
Слушай и скажи мне, верно ль я пою
песню, что сегодня ты мне дал с собой.
Может, мне случится сочинить свою,
чтобы с нею тоже и в путь, и в бой.

Вроде бы недавно рядом мы сидели
и из одного с тобой хлебали котелка,
но легли меж нами версты и недели,
и минута эта далека.
Пусть сжимают сердце горечь и досада,
пусть еще осталось много неотложных дел -
все же ты однажды сделал то, что надо,
только за собой не доглядел...
Но в дороге дальней и в лихом бою
песню, что ты дал мне, я ношу с собой.
Я тебе сегодня сочинил свою,
с нею тоже можно и в путь, и в бой.

В ней грустят гитары, в небо рвется пламя,
в ней слова простые и бесхитростный мотив.
...Ты еще, дружище, прошагаешь с нами
все, что не успел тогда пройти.
Снова на привале круто чай заваришь,
и тогда мы в отблеске закатной полосы
сверим наши песни, старый мой товарищ,
как сверяют главные часы.
Слушай и скажи мне, верно ль я пою.
Помнишь, эту песню ты мне дал с собой.
Я тебе сегодня подарю свою,
с нею тоже можно и в путь, и в бой!

Размалюем все белые пятна…
Размалюем
все белые пятна на картах,
покорим
все горные вершины,
освоим
ближний космос
и, довольные,
разойдемся по домам.
А там, дома,
сделаем потрясающее открытие,
что картошка тем временем
подгорела,
крыша
течет,
а дети
окончили школу
и, сидя под зонтиками в противогазах,
спорят,
чем сегодня заняться -
нажраться мороженого
или побалдеть на Центавре.

Костер у подножья зеленой горы.
Тропа - наугад и наощупь...
Кому эта радость - ночные костры,
и разве остаться не проще?
Кому эта радость - ночные костры,
и разве остаться не проще?

И ради чего ты оставил свой дом -
отчаянья, ссадин и пота?
Что могут увидеть глаза за горбом
последнего, дальнего взлета?

Пусть новые горы взойдут за хребтом -
движенье дороже итога,
и дело не в том, что отыщешь потом,
а в том, что подарит дорога.

Тепло костерка, чистоту родника,
скупое, нещадное время
и то, что не названо словом пока,
но властно над каждым и всеми...

Костер у подножья зеленой горы.
Тропа - наугад и наощупь...
Кому эта радость - ночные костры,
и разве остаться не проще?

Не испить святых колодцев,
не замерзнуть у костра.
День займется, день займется!
Перебьемся до утра!

Вскинем писаные торбы:
вместе топать - хорошо!
Разбежимся - только чтобы
точно кто-нибудь дошел.

Что ж, сужается дорога.
Прав ли, нет ли, но сужу:
сил хватает, лет немного -
может, тропку проложу.

Не плачу прощальной дани:
сами знаете - пора!
До свиданья! До свиданья!
Перебьемся до костра!

Жар и холод, тернии и лавры,
тумаки, посулы, благодать...
В вечном путешествии за Главным -
угадать его б, не прогадать!

Но когда венок последний роздан
и уже совсем не до чего,
вы со мной, отчаянные звезды
пасмурного неба моего!

Не плачу прощальной дани:
сами знаете - пора!
До свиданья! До свиданья!
Перебемся до костра!

Строить воздушные замки
довольно несложно.

Сначала
на ровной глади воды
делается разметка.
Вилы для этого
есть в каждом сарае.
Затем
завозится раствор для фундамента -
кофейная гуща.
Ячмень и цикорий для нее
растут в каждом ботаническом саду.

Остается
привести замок в надлежащую форму,
а вдохнуть в нее содержание -
не проблема.
Ведь любому благородному рыцарю
наплевать, что удобства во дворе,
лишь бы форма, в которой все это подано,
была безукоризненной.

Тщательно выбрав
воздух посвежей
и форму повежливей,
можно приступать к надувательству.

Но не дай бог
самому в чем-нибудь усомниться:
замок тут же исчезнет,
и придется начинать все сначала.

Итак,
находим
подходящий залив,
отпускаем домой
пограничный катер
и ждем, когда уляжется волнение
на поверхности акватории,
любезно предоставленной нам
райсоветом.

Вагон. Окно заволокло -
малюй, стирай,
потом тихонько подыши -
и вновь пиши!
Немного опущу стекло.
Туман. Февраль.
Допустим, месяцы - рубли.
Что ж нам? Гроши...

Но жалкий грош мне дорог тем,
он тем хорош,
что мне не разменять его,
ему - меня.
Глядишь, полтинник пролетел,
в ладони - грош.
Дня от ночи не отличить,
все - "время дня".

Копейки - дни, надежда - хлеб
(жую - не лгу),
тревога - соль, горчица - боль
(ломаться - грех...).
На потном матовом стекле
черчу деньгу:
вот нарисую - буду жить
богаче всех!

Но ёж-то ведь знает,
что он не колючий.
Чего они все?

(песенка с улетальным исходом)

Самолет настырно кружит
в темном пламени зари.
(Утерев слезу снаружи,
тридцать три пущу внутри...
Посидим: велит примета...
Не взыщите - все, что смог...)
Он меня, как Ганимеда,
цепко схватит за химок.

Пролегла моя прямая
через тридцать три реки.
Объезжающе сжимаю
запасные кулаки.
Тридцать три свинцовых морды,
с каждой мордой - смертный бой.
Ни хрена! Живой иль мертвый,
разочтусь за нас с тобой!

Пир. Чума. Упоенье. Нега.
Облака в голубой пыли.
В три часа на востоке небо
отделяется от земли.
Утро вечера мудренее,
так огнем оно все гори! -
и тревоги мои чернеют,
отгорев на костре зари.

Щам вчерашним и лапоть - мера,
все забросил бы и хлебал.
Ослепительна дура-вера.
Обалденье! Холера!! Бал!!!
Лишь девчонки стоят в сторонке,
сплетню голую теребя.
Факты любят одни подонки,
чистоплюи - самих себя.

Остается как будто мелочь:
непонятно лишь на фига,
как из лучшего друга сделать
компетентнейшего врага.
Говорят, это адски просто:
был бы друг, вся собака в нем...
... Между тифом и черной оспой
мы бокалы свои столкнем!

Кому нужна эта весна,
ну кому?
В лужу ступил -
ангина.
Воротник расстегнул -
пневмония.
Шапку снял -
летальный исход.
Страх!
То ли дело осень:
между зонтом и калошами -
как в батискафе!

А лето?
Кому оно в радость, лето?
В трамвае загляделся -
ссора.
В парке прогулялся -
скандал.
На пляже разговорился -
развод.
Жуть!
То ли дело зима:
все толстые, все злые,
больше трех слов подряд
и не скажешь!

Ну, а осень?
Если подумать,
в ней-то чего хорошего?
По дороге листик нашел -
замечание.
За кульманом рифма пришла -
выговор.
У читалки подосиновиками запахло -
увольнение.
Кошмар!

То ли дело весна:
вкалываешь как зверь -
только бы не на посевную! -
и вся любовь.

Впрочем,
это семечки
по сравнению с зимой,
когда все, что способно передвигаться,
подчиняется законам
фигурного катания.
Слава богу, сам я
передвигаться уже не способен:
нога
на растяжке,
рука
на подпорке,
а голова
предоставлена сама себе
и от нечего делать
выдумывает и выдумывает
всякую чепуху
вроде этой.

Капли по стеклам - азбукой нот,
крыши - органом льдин.
Светлая личность - Мартовский Кот
(есть тут такой один).
Пой, мой кошан, всю ночь под окном
нежный когтюрн тоски!
Пой до июля, а там махнем
вместе на Соловки!

Только июля все нет да нет -
странен времен покой...
Темная личность - Мартовский Снег
(есть тут один такой).
Тай, мой снежок, заклинаю: тай,
в Лету себе теки!
Кончится этот дурацкий тайм -
дернем на Соловки!

Дернемся сквозь буреломы былья.
Видишь, как поутру
рвется на север стая белья
на балконном ветру!
Двинем по ветру, ну а пока -
кажется мне, не зря -
пробуем скрипки на чердаках,
вальсы свои зубря.

Ничего не придумать молчанья уместней,
но в молчаньи ином не сыскать тишины.
Это просто тоска по оборванной песне,
просто песни не стало, а звуки слышны.

Все же звуки слышны, как ни заперты двери.
Все оставив, входя, ты, уже налегке,
правишь тайную службу оставленной вере.
Бог развенчан и курит себе в уголке.

Но уже над дорогой твоею незримо
потянулись, петляя, к закатным краям
этой песни тоска, запах этого дыма,
эта тонкая ниточка - память твоя...

ТРЕТЬЯ ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСЕНКА

Держат вора. В нашем доме держат вора,
чтобы крал и клал на видные места.
Ускользает разговор от разговора.
Суету теснит другая суета.

Это ж надо! Ну кому все это надо?
Говорим, бредем и любим наугад.
Держим гада. Кормим гада. Греем гада.
Но не гад он, понимаете, не гад!

Все успели. Стерли перья, стерли крылья.
Что за вечер! Что за речи! Что за прыть!
Все парили. Правда, не договорили.
Ах, о чем бы нам таком договорить?

Наши души! Мы в отчаяньи, а им все
не до этого, а им все - не беда.
Мы ж простимся. Мы не раз еще простимся
навсегда. А как иначе? Навсегда!

Уходя,
море оставляет на камнях
звезды.
Они лежат,
тусклые,
бесцветные,
и можно было бы подумать,
что они мертвы,
если бы лучи их
время от времени не вздрагивали
во сне.

Не знаю, как,
но я их легко узнаю.
Эта троица -
пояс Ориона,
эта компания -
хвост Большой Медведицы,
а вон та, что сама по себе, -
Полярная;
она старше их всех, вместе взятых,
и до пенсии ей,
самое большее, -
пара зимовок.

Вечером
море возвращается
и говорит:
- Пора!

Первой из воды возникает
ослепительная блондинка с мокрыми волосами -
Венера.
Затем появляется
миловидный шатен
Сириус.
И далее
все это симпатичное общество
сходится с разных сторон,
перемигиваясь на неофициальные темы.

Орион
почему-то опять стоит
навытяжку,
и пряжка на его ремне
блестит, как новенькая.

ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ

Море в землю втоптанных цветов -
этот праздник, в основном, окончен.
На волне качается вагончик,
он опять к отплытию готов.
До свиданья, ясные огни!
Помашите нам, друзья и гости!
На крылечко - капитанский мостик
мы теперь поднимемся одни.

До свиданья, желтая трава,
под которой столько псов зарыто!
Нас уносит синее корыто
открывать другие острова.
Мы пойдем, дорог не изучив,
не якшаясь с шумными портами,
только осень черпая бортами,
только шепот слушая в ночи...

Цифры курса затесав в уме
и надежды стрелку намагнитив,
мы уйдем, разматывая нити,
что другим засветятся во тьме.
Но сведет нас - шагу не пройти -
не земная крохотная сфера,
а, единственно, Любовь и Вера,
как огонь хранимые в пути.

УЕЗЖАЛЬНАЯ ПЕСЕНКА

...И я провожать не люблю
и маюсь, когда провожают,
в вагон терпеливо сажают
и мылят разлуки петлю.
Рванулся, кивнул - и ушел!
Лишь клок свой, рванувшись, оставил,
как ждать возвращенья заставил. -
Невежливо, но - хорошо!
Невежливо, но - хорошо!

Так часто бывает, когда
ты чувствуешь, хоть и подспудно,
что на год разъехаться - трудно,
и вовсе нельзя - навсегда...
А жалость - не черт ли по ней! -
все горечью горло полощет...
Но пусть расставание проще,
зато возвращенье - верней!

Спокойно и тревожно...
Тревожно и легко...
На чем настоян воздух
полян по Псеушко?
Он грозами напоен,
процежен сквозь траву...
Там, в облаках по пояс,
два всадника плывут.

Тропа забыта всеми,
шагам потерян счет,
растянутое время
без устали течет.
Лишь, чиркая о камень,
невесть с какой поры
копыта высекают
не искры, но костры.

И, если что, - по коням! -
и поздним хмурым днем
мы тех двоих догоним
и искры подберем.
В сплетеньи старых веток
поселим их, храня, -
хватило б до рассвета
волшебного огня!..

Пока остывают трибуны от сильных уверенных слов,
пока остывают валторны от сильных уверенных рук,
пока, в пустоте остывая, душа заперта на засов,
он тихо парит в ожиданьи - глухой, неприкаянный звук.

Парит, оттесненный речами и транспорта шумной возней,
в круженьи ворон и плакатов, дымов и вчерашних газет,
во всякие дни - неизменный, как ось мирозданья - сквозной.
В нем отблеск трубы и скрипичный неяркий мерцающий свет.

На что же, дружок,
твое сердце надежду питает,
покуда отчаянье высится белой стеной?
Небесная песенка тает.
Ее-то нам и не хватает
в обыденной жизни земной.

Имеющий уши - услышишь встревоженность дальней души.
Имеющий душу - увидишь мятежный огонь голубой.
А если упустишь из виду - постой, наугад не спеши:
неблизкая эта прогулка, ты знаешь, зовется Судьбой.
Неблизкая эта прогулка недаром зовется Судьбой.