Тронется. Еще чуть-чуть и поезд тронется.
И с печальным вздохом тихо дверь закроется.
Вянет ночь, сирень ее становится прозрачной.
И среди чужих твое теряется лицо.

Мелочью стучится дождь в стекло. Бегут кусты.
На холсте окна пейзаж размыт. И взгляд застыл.
И скользят артерии рябин по холоду
Сквозь немую ярмарку сорвавшейся листвы.

Тихо листопад закружит сад,
И уже не повернуть назад.
Канет осень в снег, как в соболя
Венчанная женщина.
Поплывет из серой тишины
Пеной на пожарища травы.
Запорошит отраженья рек
Снег.

Все забыть. Смотреть в окно и больше не спешить.
И за этот миг совсем недолгий жизнь прожить.
Шаг шагнуть в дверной проем и перестать дышать,
И не думать ни о чем, смотреть в окно и ждать.

Давай с тобой поговорим.
Прости, не знаю как зовут.
Но открывается другим
Все то, что близким берегут.

Ты скажешь: "Все наоборот,
Согласно логики вещей."
Но это редкий поворот,
А может нет его вообще.

Ты помнишь - верили всерьез
Во все, что ветер принесет.
Сейчас же - хочется до слез,
А вот не верится и все.

И пусть у нас будничная хмарь
Не утомит желанья жить.
Но праздниками календарь
Уже не трогает души.

По новому, по новому
Торопит кто-то жить.
Но все ж, дай Бог, по старому
Нам чем-то дорожить.

Бегут колеса по степи,
Отстукивая степ.
Гляди в окошко - не гляди,
А все едино - степь.

Ты только мне не говори
Про невезенье всякий вздор,
И степь напрасно не кляни
За бесконечность и простор.

Давай с тобой поговорим.
Быть может, все еще придет.
Ведь кто-то же сейчас не спит,
Ведь кто-то этот поезд ждет.

Сквозь вечер, выкрашенный
В темно-синюю пастель,
Несет плацкартную постель
Вагон, как колыбель.

Сиреневый струится дым
С плывущих мимо крыш.
Давай с тобой поговорим.
Да ты, приятель, спишь...

Самою любимою
Ты была моею.
Я шептал тебя во сне,
Я с тобой вставал.
Я за красками ходил
В желтую аллею
И в морозы на стекле
Звуки рисовал.

Просинь
Отражалась в зеркале оконном.
Выцветал от ожиданья лес.
Осень
Свой обряд вершила по закону,
Несуля событий и чудес.

А той ночью я бродил
По пустому городу,
Собирая паузы
Да осколки дня.
А ветра до петухов
Все играли с вороном,
Да случайно с листьями
Принесли тебя.

Помнишь
Плыли на пододеяльник листья
С запахами будущей пурги?
Помнишь
Я читал тебе их, словно письма
По прожилкам лиственной руки.

Есть начало и конец
У любой истории.
Нас несет в фантазии
Завтрашнего дня.
Снятся мне по-прежнему
Светлые мелодии,
Только не встречаются
Лучше, чем твоя.

Вот и снова грибная пора -
Редкий штиль в суете городской.
Можно снова летать до утра
Над притихшею летней Москвой.

Непонятен и прост мой порог.
Постою у окна, помолюсь.
Допивая сиреневый смог,
Город включит созвездия люстр.

И оттолкнувшись от оконного креста,
Как тень листа я стану легок.
И словно съежится, уменьшится,
Расстерянно отстав,
Квадрат двора
Со стаей высохших пеленок.

А потом я продолжу полет
Над рекой, над Таганкой-вдовой.
Как большое трюмо, небоскреб
Отражать будет свет золотой.

Я круги буду в небе писать
И на стеклах плясать, как на льду.
Я тебя буду всюду искать,
И, наверно, опять на найду.
Я никогда тебя не видел, никогда.
И лишь тогда, когда найдешься,
На желтой улице пустой
Тебя узнаю без труда,
И ты меня, увидев в небе,
Улыбнешься.

И вот так бесконечно давно
Я кружусь и кружусь над Москвой.
Я как будто снимаю кино
Про случайную встречу с тобой.

И возвратившись, долго я еще не сплю -
Пою и пью,
А лето тает.
Пускай стучатся в мой ангар -
Я никому не отворю -
В нетрезвом виде авиаторы не летают.

Я хочу скорей заснуть
И проснуться рано-рано,
И под волчий вой бурана
Свой порог перешагнуть.
И пойти в снегу по пояс
На вокзал на первый поезд
Часовой нарушить пояс
И друг другу нас вернуть.

Будет ночь, как гулкий зал.
Месяц в карнавальной маске,
Как в старинной страшной сказке,
Что мне ветер рассказал.
Но согласно расписанию
За окном мелькают здания,
И финалом ожидания
Приближается вокзал.

Я прийду, не позвонив.
И не ты мне дверь откроешь,
Но уже не успокоишь
Взволновавшийся мотив.
Ты войдешь обыкновенно,
Удивишься откровенно
И посмотришь, совершенно
Ничего не проронив.

А восход не потушить,
Горизонт уже распорот.
В эту ночь огромный город
Вьюга весь запорошит.
Как два облака по небу,
Будет нас носить по снегу,
А на утро я уъеду,
И как прежде будем жить.

Большой лохматый пес
В промозглой Кандалакше
Такой же белизны,
Как кольская зима,
По черному песку
Несется белым флагом,
И тихо в пелене
Скрывается корма.

Баркас,
Давно на берег списанный лежит
Вверх дном,
Лаская ребрами ветра.
Просоленные волосы и сон
Про море видит Белое. Пора -
Маяк зовет настойчиво, и в бухте
Так остаться хочется
Зачем же, пролетая, птица белая
Кричит, что не вернусь.

Уходит, поворчав,
От мокрого причала
Вдыхающий туман
Попутный сухогруз.
И немигая вслед
Блестят сырые скалы,
И хочется кричать, Что я еще вернусь.

"Вернусь! Вернусь! Вернусь..."
Дробятся по хибинам
Чуть слышные слова
Сквозь чаек голоса.
И волны их несут,
Сутулясь, как дельфины,
К фигуркам на песке
Твоей и рядом пса.

Мне вспомнится в пути
Безлюдном неоднажды
Причалов тишина,
Оглохшая в шторма.
И ты, и добрый пес
В промозглой Кандалакше
Такой же белизны,
Как кольская зима.

Не надо сердиться, дружок.
У нас по другому не будет.
Напрасно играет в рожок
Пастух и окрестности будит.

Уже не проснуться чуть свет,
Уже не бродить по безлюдью.
Не надо сердиться, мой свет -
У нас по другому не будет.

Мне спится теперь по утру,
Прошла моя блажь в одночасье,
А ты все стоишь на ветру
И бродишь по скверу в ненастье.

Ты счастлив, когда одинок.
Мы все постепенно забудем.
Не надо сердиться, мой свет -
У нас по другому не будет.

И разве не ты говорил,
Что хочешь счастливой мне доли?
И случай меня поселил
В большом и ухоженном доме.

Дует ветер, дует месяц, дует два
Дует год...
Только боль он не остудит,
Эта боль не пройдет.
Может время залижет ее, как река,
Но пока
Мне без вас жить
Не стоит.

Разлучили, как детей нас,
Развели по углам.
Разорвали акварели наших встреч
Пополам.
Но хоть где
Одному на красивой земле
Столько лет
Мне без вас жить не стоит.

На осколочки печаль свою разбить,
Разлюбить.
Не встречаться, постараться к Рождеству
Позабыть.
Сколько было бы в жизни и встреч и подруг,
Но, мой друг,
Мне без вас жить
Не стоит.

Посмотри, в каком красивом доме ты живешь,
Я вчера пошел за пивом, прямо обомлел:
Целовал его слепой расплакавшийся дождь,
Извиняясь, что всю зиму гриппом проболел.

Я стоял бы, любовался до скончанья дня
Вместе с нашим участковым молча под грибком,
Но в пакетике прозрачном дырка у меня
И все время утекает пиво из него.
Я ушел в апреле, я нашел повод,
Я замерз, укутываясь в твой холод,
И пошел на улицу встречать лето.
Лето - это маленькая жизнь.

Лето - это маленькая жизнь порознь,
Тихо подрастает на щеках поросль,
Дом плывет по лету, а меня - нету.
Лето - это маленькая жизнь.

Странно... Мы все время были в городе одном,
Ты все там же в доме на последнем этаже,
А я в различных точках, именующихся дном,
Впрочем, если пить, то нету разницы уже.

Я и не заметил, что конец мая,
Что давно повесилась метель злая,
Выпил с участковым и смотрю - лето...
Лето - это маленькая жизнь.

И хотя в окне твоем ночует наша грусть,
Я в мусоропровод бросил два своих ключа.
И к тебе я точно этим летом не вернусь,
Я хожу в кино и в парк культуры по ночам.

А ты вернулась с моря, я вчера видел,
Словно прошлой жизни посмотрел видик,
Видик про разлуку, про твое лето.
Лето - это маленькая жизнь.

Жизнь, в которой не было ни дня фальши,
Вряд ли кто-то точно знает, что дальше,
Только участковый мне кивнет молча...
Лето - это маленькая жизнь.

В городке периферийном
Отдает весна бензином,
Дремлет сладко замороченный народ.
И редеет мгла над трассой,
На которой белой краской
Написал какой-то местный идиот:

"С добрым утром, любимая !" -
Крупными буквами.
"С добрым утром, любимая !" -
Не жалея белил.
И лежит нелюдимая
Надпись, огни маня,
И с луны различимая,
И с окрестных светил.

Ночь растает без остатка,
И останется загадкой,
Кто писал, и будут спорить соловьи.
Им прекрасно видно с веток,
Что нарушена разметка,
Им так жалко, что расстроится ГАИ.

Я лежу бессонно глядя в потолок,
Уговаривая сам себя поспать.
Повзрослеть за столько лет так и не смог,
Я от прочих умудрился лишь отстать.
Эта женщина земная не дает,
Мне надежды никакой, но между тем, -
Если рядом я - она всегда поет,
А исчезну перестанет. А зачем?

И лето кружит семена,
Сомлевших в полдень тополей,
И я все маюсь, упуская времена,
И все скучаю по планете по своей.

Покупаю снова астры у метро,
Как землянин рядовой среди землян.
И Она уж приготовила пирог,
Из каких-то ягод с солнечных полян.
Будем ужинать и пить поспевший квас,
А когда попросит спеть, и я спою, -
То заплачет, не сдержавшись, в сотый раз,
Узнавая жизнь чужую и свою.

А лето кружит семена,
Сомлевших в полдень тополей,
Уж я стараюсь привирать,
Да вот беда, не получается пока повеселей.

Все про водку, да холодную как снег,
Про пельмени, про пустячный разговор.
Да про то, что сорок зим здесь на земле,
Чью-то жизнь по дням таскаю я как вор.
Я в столовой все салфетки исчеркал,
Про унылую, бескрайнюю езду.
Я бы плюнул, я давно б уже устал,
Да вернулся на далекую звезду.

Но эта женщина, одна,
Мне не велит, все дело в ней, -
И бесконечно лето кружит семена,
Сомлевших в полдень у дороги тополей.

Она была актрисой, а он простой полярник,
И каждому понятно из этой маеты -
Обычно не выходит не тортик и не пряник,
Дай Бог, чтоб все утихло и не стряслось беды.

Тем более, что оба давно уж не свободны -
И он - всегда в разъездах, она - всегда с другим.
А наставленья мамы здесь вовсе не пригодны -
Закон стихийных бедствий пока не объясним.

Причем большие чувства не в радость, если дети,
Гуляние с собакой, и все труднее врать.
Зачем они приходят - никто вам не ответит,
Но все уже случилось, и что теперь гадать.

Итак, он спал на льдинах, она в Москве играла,
С подружкой выпивала, которая поет,
Но все это лишь краем, а в целом - ожидала,
И не было другого занятья у нее.

А он все ждал, что Север, разлука и морозы
Забелят ненормальных желаний карнавал, -
Нет - прямо с самолета он покупал ей розы
И мчался на спектакль, хотя бы на финал.

А чем все завершилось мы, видно, не узнаем
Ни из моих фантазий, ни от каких старух.
Но Эрих Фромм заметил: "Nur haben oder sein",
И видно так и вышло у них - одно из двух.

И на Цветном бульваре, бессовестно целуясь,
Они встречаться стали все реже, а потом
Лишь изредка звонили, по-прежнему волнуясь,
Чтоб кто-то не услышал о ней или о нем.

А дальше все по кругу - развод в суде районном
И неотложка - маме, и поиски жилья.
Потом опять, на время, покой в быту законном,
Гуляние с собакой и крепкая семья.

Потом - гастроли в Ялте, купание ночами
И встречи с гитаристом одним из Трускавца,
Подружкина квартира. История с ключами.
Полярника догадки. И это без конца.

Самолет на Африку отчалил,
Где сливово-черные зулусы,
Я тебя, конечно, опечалил,
Но какие я купил здесь бусы.
А еще изящных два браслета
Из камней дешевых, но красивых,
Ну и шляпу для тебя, на лето,
Со шнурком, какую ты просила.

Не скучай, не скучай,
И в окно не гляди часами,
Ведь февраль - он короткий самый,
Ну а в марте меня встречай.

Желтый рай февральской бирюзою
Слепит наше северное зренье.
Жаль, что всех цветов не взять с собою
Для тебя с причудливых деревьев.
Жаль, нельзя набрать в ладони ветер
И каскад, сползающий змею,
Но, быть может, я срисую вечер
С ярко-красной вспаханной землею.

По слезам прирученных мустангов
Я недавно только догадался,
Что тебе ни бусы и ни манго
Не нужны, и лучше б я остался.
Там, в Москве, сейчас наверно слякоть
Или снега снова навалило.
И не скучно, если шить да стряпать,
Ну куда ж ты столько наварила.

Ведь никто сегодня не заглянет,
Спит наследник и портфель уложен.
Ты на март не сетуй - он нагрянет,
Но приход скорейший невозможен.

В синем зимнем Абакане
Над гостиницей метели,
Хлеб над водкою в стакане,
Греться ветер лезет в щели.
Гиблый край с дырявым небом
(Бог, не дай Сибирь обидеть), -
Он же здесь ни разу не был,
Как он мог это увидеть?

В том летящем облаке -
Рты в собачьем окрике?
Как в московском дворике,
Слышал каждый слог?
Как сквозь общее "Ура!"
Слышал вздохи опера?
Но не стал марать пера, -
А вполне бы мог.

Он слова уже не путал
И тем более не прятал,
Когда нас осенним утром
Принимали в октябрята.
Мне б услышать, что он порет
Той счастливою порою,
Я бы с ним не стал и спорить,
А теперь сижу и вою

Здесь в глухой Хакассии -
В кухне ли, в трассе ли,
Квасят, как и квасили,
Да не за упокой
Тех, кто пел и знал зачем,
Кто в сугробе таящем
На парижском кладбище
Мокнет как чужой.

Что же мы теперь имеем -
Ядовитыми полями
Вдоль дороги до идеи
Виселицы фонарями,
Щит прибит о перестройке
К полусгнившему бараку,
И оттаяли помойки
В помощь выжившим собакам.

Облаком ли, "Гамлетом"
Кто откроет дали нам,
Ирода ли Сталина
Нас придавит груз?
Кто душой ли оком ли
Разглядит порока лик,
Деспота пророка ли
Нам пошлет Иисус??!

А пока в Хакассии
Квасят, как и квасили -
В кухне ли, в трассе ли,
Квасят, как и квасили,
Да не за упокой

В осеннем парке городском
Вальсирует листва берез.
А мы лежим перед броском,
Нас листопад почти занес.

Занес скамейки и столы,
Занес пруда бесшумный плес,
Занес холодные стволы
И бревна пулеметных гнезд.

А на затвор легла роса,
И грезится веселый май,
И хочется закрыть глаза,
Но ты глаза не закрывай.
"Не закрывай!" - кричат грачи, -
Там сквозь березовый конвой
Ползет лавина "саранчи"
На город за твоей спиной!

И ахнет роща, накренясь,
Сорвутся птицы в черный дым,
Сержант лицом уткнется в грязь -
А он таким был молодым...

И руки обжигает ствол.
Ну сколько можно лить свинец!!!
Взвод ни на пядь не отошел,
И вот он, вот уже конец...

Развозят пушки на тросах,
Все говорят: "Вставай, вставай!"
И хочется закрыть глаза,
Но ты глаза не закрывай.

"Не закрывай, - кричат грачи, -
Ты слышишь, потерпи, родной.
И над тобой стоят врачи,
И кто-то говорит: "Живой".

В осеннем парке городском
Вальсирует листва берез.
А мы лежим упав ничком,
Нас листопад почти занес...

Снова гость к моей соседке,
Дочка спит, торшер горит.
Радость на лице.
По стеклу скребутся ветки,
В рюмочки коньяк налит -
Со свиданьицем.

Вроде бы откуда
Новая посуда? -
Но соседка этим гостем дорожит:
То поправит скатерть,
То вздохнет некстати,
То смутится, что не острые ножи.

Он - мужчина разведенный,
И она - разведена.
Что тут говорить...
Правит нами век казенный,
И не их это вина -
Некого винить.

Тот был - первый - гордым,
Правильным был, твердым,-
Ну да бог ему судья, да был бы жив.
Сквер листву меняет,
Дочка подрастает...
И пустяк, что не наточены ножи.

Пахнет наволочка снегом,
Где-то капает вода,
Плащ в углу висит.
На проспект спустились небо
И зеленая звезда
Позднего такси.

Далеко до Сходни,
Не уйти сегодня, -
Он бы мог совсем остаться да и жить.
Все не так досадно,
Может, жили б складно...
Ах, дались мне эти чертовы ножи!

Ах, как спится утром зимним!
На ветру фонарь скулит -
Желтая дыра.
Фонарю приснились ливни -
Вот теперь он и не спит,
Все скрипит: пора, пора...

Свет сольется в щелку,
Дверь тихонько щелкнет,
Лифт послушно отсчитает этажи...
Снег под утро ляжет,
И не плохо даже
То, что в доме не наточены ножи.

Неровность вычурная крыш
Течет за горизонт.
Семнадцатый квартал. Париж.
Чуть вздрагивает зонт.
И женщина французская,
Серьезна и мила,
Спешит сквозь утро тусклое,
Должно быть, проспала.

И тем, кто встретится ей улочкою узкою,
Не догадаться - здесь у всех свои дела -
Она хоть бывшая, но подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.

У бывшей русской подданной
В квартире кавардак,
А значит что-то и в душе
Наверняка не так,
Но не легки ее слова,
И пусть неважно спит,
Но от "столичной" голова
Наутро не болит.

И вспоминая сон про дворики арбатские,
Она как в реку погружается в дела,
И, несмотря на настроение дурацкое,
Она такая же москвичка, как была.

Каштаны негры продают
У площади Конкорт,
Бредет сквозь лампочек салют
Бесснежный Новый год.
И парижане, о своем
Задумавшись, спешат,
И Рождество опять вдвоем
С подружкою из США.

Напомнит праздичный Париж вино французское,
А ей пригрезится Москва белым-бела.
Она пьет водку, так как подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.
Она хоть бывшая, но подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.

Уж, наверное, ягоды спелые,
Нам не видно в окно палисад,
А в палате стерильные, белые,
Стены розовым красит закат,
Но леченье идет без усердия,
А зачем? Мне осталось дня три.
Погоди-ка Сестра Милосердия,
Посмотри на меня, посмотри.

Посмотри на меня некрасивого
(Я и раньше-то был некрасив),
Посмотри, я прошу тебя, милая.
Что ж ты плачешь, губу прикусив?
На Ордынке, у церкви в безветрие
Нам болтать бы с тобой до зари.
Ах, Катюша, Сестра Милосердия,
Посмотри на меня, посмотри.

Вот и все. Вот и больше не надо.
Скоро ангелы в путь протрубят.
Эту в свете вечернем ограду,
Этот теплый июль и тебя
Позабыть не успею до смерти я,
Ведь и впрямь мне осталось дня три.
Ради бога, Сестра Милосердия,
Не смотри на меня, не смотри.

Не смотри, когда утром остывшего
Мужики меня вниз понесут.
Попроси за меня у Всевышнего
Не затягивать божеский суд.
И когда окажусь в земной тверди я,
И наполнится карканьем высь -
В этой церкви, Сестра Милосердия,
Помолись за меня, помолись...

Пусть сегодня меня потеряет родня -
Я уйду, когда все еще спят.
Но штормовка, пропавшая, выдаст меня
И рюкзак со стены будет снят.

Это значит - меня бесполезно искать,
Занедужил я, лекарь мой - путь.
Будет ветер мою шевелюру трепать
И толкать, как товарища в грудь.

Как янтарными струнами в пьесе дождя,
Ветер мачтами сосен играй!
Пусть в походную юность уносит меня
Таганай, Таганай.

На вагонном стекле - непогожий рассвет
Чертит мокрую диагональ,
Среди туч настроения проблесков нет,
И на стыках стучит магистраль.

Словно сердце стучит, как стучало тогда,
Когда мы убегали вдвоем.
А быть может, в последнем вагоне одна
Ты любуешься этим дождем.

Разгоняйся, мой поезд, пусть дождики льют,
Ну, какой же я к черту, старик.
Это станции взять нам разбег не дают,
И к стеклу желтый листик приник.

Что ж ты, осень натворила,
Ласково, да шепотом?
Мне такие говорила пьяные слова,
Листья на асфальт стелила
Красные да желтые.
Флейта ночью тихо плакала.
От костров у горожан кружилась голова.
От костров кружилась голова.

Что ж ты, осень, натворила,
Под дождем раздетая
Танцевала, ветер злила,
Словно без ума.
Подпевать ты мне любила,
Когда пел про лето я.
Флейта ночью тихо плакала.
А на утро стала осень лютой, как зима.
Стала осень лютой, как зима.

На стерильном на снегу
Гроздь рябины стылая,
Как от дроби на боку
У пурги прострел.
Отвязаться не могу
Я от мысли, милая,
Флейта знала, чем все кончится,
Да я ее спросить об этом толком не успел.
Да и я спросить об этом не успел.

В темной комнате свет пробежал по стене -
Чей-то рай легковой катится...
Ах, как на крыше в рубашке прилипшей к спине,
Хорошо в летний дождь плачется.

Не пристанет никто: "Что с тобой? Что с тобой?"
И не надо в ответ думать,
И сглотнув горький ком с дождевою водой,
Можно с крыши на все плюнуть.

Можно в скользкий наклон, задыхаясь стучать,
Можно пятками жесть выгнуть
И в простуженный гром дрянь любую кричать,
А потом взять да вниз прыгнуть.

И ничем не помочь. Что словами сорить,
Если сам весь в долгах тоже.
Что не дожил, не прочь я тебе подарить -
Да другим эту жизнь должен.

В темной комнате свет пробежал по стене -
Чей-то рай легковой катится...
Ах, как на крыше в рубашке прилипшей к спине,
Хорошо в летний дождь плачется.

За полярным кругом снег белый-белый,
И над тундрою метель мечется.
Воздух пахнет стылым морем
И серьезным рыбным делом,
И на верфях ледоколы лечатся.

За полярным кругом вдаль мчатся сани,
И озера, как хрусталь, все до дна.
Здесь морошка, как коврами,
Укрывает стылый камень
И конечно, - между нами - холодно.
За полярным кругом крик белых чаек,
Красят в разный цвет дома в Мурманске.
Цапли кранов не скучают -
Корабли в порту встречают
И с бакланами играют на песке.

За полярным кругом смерть в сорок первом
Расплескала кровь на снег клевером.
Не за ранги и медали
Люди тверже камня стали,
Не отдали, не предали Севера.

За полярным кругом снег белый-белый,
И над тундрою метель мечется.
Воздух пахнет стылым морем
И серьезным рыбным делом,
И на верфях ледоколы лечатся.

Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно,
Струна осколком эха пронзит тугую высь.
Качнется купол неба - большой и звездноснежный.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.
Ты что грустишь, бродяга? А, ну-ка, улыбнись!
И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,
Чьи имена, как раны, на сердце запеклись, -
Мечтами их и песнями мы каждый вздох наполним.
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Наш пароходик отходит в светлое прошлое,
И половицы пути не успев отсчитать,
И настоящее время, с лицом перекошенным,
Плакать не станет на пристани и причитать.

Наш пароходик отходит в светлое прошлое,
В лето с рубашками в клетку, в наивность речей,
В песни забытые, и в ожиданье хорошего,
В шелест плащей из болоньи и прочих вещей.

В прошедшее, знакомое
Туда, где февраль и прозрачен и свеж.
Там в сумерках окно мое
От радости светится и от надежд.
Там в сумерках окно мое
От радости светится и от надежд.

Нас не пугают давно никакие метели,
Но и не греет огней разноцветная слизь...
Ну, созвонились, как водится, ну, посидели.
Кто-то напился, и заполночь все разошлись.

Наш пароходик отходит в светлое прошлое.
Не без волнений отходит и не без труда.
Не потому, что так хочется нам невозможного,
Просто не хочется больше уже никуда.
Ни из окна, где свет погас,
Ни в скит, ни в страну, где получше живут,
В обратный путь, туда где нас
По-прежнему помнят, жалеют и ждут.

Пахнут короткие дни, словно яблоки зимние.
Странно, что и корвалол пахнет также почти.
Ах, пароходик, хоть на день, прошу, отвези меня,
Ну, отвези хоть на вечер - за труд не сочти.

Строительные краны среди немых снегов
Скрипят в ночи под фотовспышки сварки,
А дом наш, как и прочие, плывет по морю снов
Сквозь строек новогодние подарки.

А мне опять всю ночь не спать,
Не зажигая света,
Припасть к стеклу и вспоминать
Шальное наше лето.

Но скоро самолет мой, вдыхая холода,
Взъерошит кудри туч аэродрому.
Живут такие люди в далеких городах,
Что я по ним скучаю, как по дому.

Нас кухня пустит на постой,
Уставших от безверий,
Согреет клеткою грудной
Настенной батареи.

И в дымных разговорах, где незачем кричать,
Мы сверим наши истины до точек.
И утром нам не надо будет мчать в "Союзпечать",
Где правда ждет нас штабелями строчек.

Скупой прощальный ритуал
Не оборвет нам песни.
Как далеко б ни уезжал,
Я буду с вами вместе.